Люфханза в своём репертуаре. Нужно найти человеческую компанию и не мучаться с этой пародией на сервис. Ничего, они постепенно готовят меня к следующим трём неделям. Нужно сказать, что их сервис из Франкфурта на восток намного лучше, чем из Бостона во Франкфурт. Это я замечаю не в первый раз.
Приятно покататься по Рейну возле Фракнкфурта на кораблике и нельзя отказаться от бокала немецкого пива, но ведь по моим часам сейчас шесть утра.
Самолёт приземляется в Пулково в 10:15 вечера по питерскому времени. Солнце светит нестерпимо ярко и горячо прямо в иллюминатор. Белые ночи ещё не начались но светло очень поздно.
Как и в большинстве местных аэропортов самолёт очень долго едет по дорожкам к терминалу. Много поворачивает, и тогда видно, что он едет за ярко-жёлтой Волгой, напоминающей такси. На поле не горит ни один огонёк, ни на мачтах, ни на земле. Самолёт проехал мимо дюжины ТУ и ИЛов Пулковских Интернациональных Авиалиний. Они покрашены в белый и синий цвет. Создаётся впечатление, что их красили кисточкой.
На паспортном контроле и на таможне никого ничего не интересует. Поставив штампы в визу и декларацию, меня выпустили. Снаружи аэропорта находится маленький паркинг, наполовину заполненный примерно двадцатью машинами.
Поездка в центр города, к квартире на Старом Невском недалеко от Московского вокзала заняла примерно полчаса. Дороги выглядят нормально, хотя Жигули имеют внутри вид довольно ужасный.
Подъезд старого дома на Невском проспекте в лучших традициях - лестницы разбиты, половина лампочек не работает, стены и потолок опалены, двери четырёх квартир на каждой лестничной клетке касаются друг друга. К каждой двери прибит крючок, на который можно повесить авоську, пока открываешь дверь ключом.
Нужен ли в общественном туалете туалете санитарный час? С часу до двух дня, каждый день. Почти как обеденный перерыв. Может лучше ввести переучёт раз в месяц?
К столбу на Невском проспекте недалеко от Московского вокзала привязаны две дворняги, перед ними стоит банка для мелких монет на их содержание. Проходящая мимо женщина вынимает из сумки ломоть сыра, отламывает кусочек, бросает собакам. Обе облезлые дворняги нюхают сыр, но не едят. Одна из собак начинает на женщину грозно лаять. Ты чего нам гадость бросаешь, деньги давай, дура! Кстати, на следующий день те же две собачки привязаны в другом месте Невского. Интересно, что хозяина рядом не было оба раза. Самые умные собачки в мире?
Вокруг очень много нищих, около московского вокзала порядочно проституток. Несколько страшного вида. Много магазинов.
Эта страна прячется на время, только для того, чтобы выпрыгнув из-за угла тогда, когда её меньше всего ожидаешь, укусить тебя в самое мягкое место. Хамство местами просто заменяет сервис. Это особенно заметно в государственных предприятиях типа почты и железнодорожных касс, но то же самое встречается и в некоторых магазинах. Со временем я пришёл к выводу, что нечего обижаться. Вышел оттуда живым - и ладно. А могли и шашкой рубануть.
Я, похоже, начинаю понимать, почему больше половины народу носят здесь всё чёрное. Потому, что у людей отсутствует, похоже, color coordination. Люди носят очень странные якрко-синие, оранжевые и ядовито-зелёные костюмы, которые особенно неудачно сочетаются с выцветшими каштановыми волосами и белыми туфлями.
По Невскому днём среди тысяч людей идёт слепой человек в чёрных очках и с палочкой, бормоча себе под нос "Здесь есть кто-нибудь?" Местное чувство юмора?
Ценообразование не поддаётся осмыслению. Вход в Эрмитаж для жителей России - 15 рублей, для всех остальных - 250 рублей. То же саме для билетов на Метеор в Питергоф, билеты в сад там, во дворцы, в Исаакиевский собор. В соборе, кстати, в среду выходной. Мы стоим, читаем вывески на кассах. Подходят иностранцы, видимо итальянцы. Слышат английскую речь, спрашивают у нас что к чему. Я говорю, что в среду Исаакий не работает. "Аааа", - понимают они - "у них в среду воскресение!". Да, тут каждый день воскресение.
В кассе, продающей билеты на экскурсионный катер по питерским каналам, сидит интеллигентная питерская бабушка - божий одуванчик. Обменявшись любезностями, мы были готовы отходить с билетами от кассы, когда бабушка каким-то образом услышала, что я с Украины. Фразу "а с украинцев нужно брать как с иностранцев" бабка вставила моментально, не задумываясь. Ей было искренне жаль, что эта инициатива не дошла пока до её богом забытого катера.
Лучший пример советского общепита - пышечная. Не попробовать пышек было нельзя никак, они слишком вкусно пахнут и вызывают слишком много воспоминаний. Внутри стоит небольшая, но очень медленная очередь. Пышки стоят полтора рубля за штуку, примерно пять центов. Подойдя ближе, мы учуяли, а потом и увидели "кофе с молоком" в лучших советских традициях. Его, кофе, принесли в эмалированном ведре и вылили в чан за прилавком. Продавщица спрашивает сколько пышек и сколько кофе. Несмотря на то, что мы дружно и одновременно крикнули "кофе не нужно!", женщина некоторое время не могла понять, как же можно есть пышки помимо кофе с молоком из ведра. Сев за столик, можно взять из стакана лоскут жёсткой бумаги, размером три на десять сантиметров. Этой бумажкой нужно брать пышку. Салфетки, конечно, отсутствуют. Питерские интеллигентные бабушки с тарелками пышек и чашками кофе подсаживаются за столик, не преминув культурно спросить "я вам не помешаю?" и мило улыбаясь. Внутренняя культура этого города неистребима, хотя она и вымирает потихоньку с этими самыми бабушками. Молодое поколение нахально, безалаберно и безвкусно одето и плохо накрашено. Большинство из них, похоже, ходит по городу с бутылкой пива в руке. Те, видимо, кто могут себе позволить, ходят по городу с жестяной банкой джина и тоника.
Алкоголизм рано или поздно истребит этот народ. Как сказал один из профсоюзных деятелей на одной из бесконечных телевизионных передач о местной политике: "Все спились, работать некому".
Новости по телевизору, рассказывают о жизни бомжей на свалке, в частности о том, что двух мальчиков задавил бульдозер. Цитата (придумать такое невозможно, столько воображения нет ни у кого): "Скорбя по мальчикам, три бомжа отравились водкой, найденной на свалке".
Телефонная связь, вроде, осуществляется по проводам, но я думаю, что связь при помощи дымовых сигналов была бы более надёжна. Ни один международный оператор никогда не слышал о существовании AT&T.
В городе, по-моему, больше туристических агенств, чем жителей. Эти конторы на каждом углу, от солидных фирм до совсем мелких забегаловок. Либо местное население пытается сбежать из этого города хоть на время, либо люди открывают такие агенства из внутреннего альтруизма, чтобы сидеть в офисе и пить целый день кофе, общаясь с другими такими же альтруистами.
В ресторане "1001 Ночь" неплохая узбекская кухня, не по-русски высокие, но очень терпимые цены и танец живота в 8:30 и 10 вечера. Танец живота - исконно азиатское занятие, но в этой стране он происходил под песню Стинга. Что тем более странно, если учесть что танцы живота перемежались очень приятным дуэтом с узбекскими народными инструментами.
Есть что-то исключительно циничное и вместе с тем возвышенное в том, чтобы сидеть у огромного окна кафе на Староневском и наблюдать за праведным трудом местных проституток, одновременно читая Хенри Миллера. Наверное великолепие или убожество этого времяпровождения зависит от отношения конкретного человека к Хенри Миллеру.
Нужно сказать, что за восемь дней косвенного наблюдения за местными дамами, окупировавшими ближайшую к моей квартире троллейбусную остановку, я ни разу не видел, чтобы хоть одна из них садилась в машину. Обычно видны их длительные переговоры с людьми в останавливающихся машинах, продолжающиеся уж точно дольше, чем среднестатистический половой акт, после чего машины отъезжают к следующей скамеечке, где высокая дипломатия начинается заново. Лишь один раз я видел как одна из девушек села в милицейский УАЗик и один раз - на заднее сидение Harley-Davidson.
Стою на Невском, оглядываюсь вокруг в поисках телефона-автомата. Подходит девушка, лет 17и, прилично одетая, нормального вида. "мужчина, не выручите тремя рублями?" Ну, пожив в эпоху социализма и отсутствия в магазинах колбасы, я-то знаю, что так вопросы строить в корне неправильно. Этот вопрос подсказывает ответ. Девушку это не смутило, однако, через два дня она задала мне тот же вопрос уже на другой стороне Невского.
Последние выходные, проведенные мною в Питере, совпали с Днём Города в субботу и Днём Пограничника в воскресение. Принципиальная разница между этими двумя праздниками заключалась в том, что в субботу пьяные толпы собрались на салют на набережную Невы, а в воскресение они были равномерно разбросаны по всему городу, но на каждом уважающем себя пьяном была пограничная фуражка с зелёной окантовкой. Здесь следует отметить, что пьяные довольно спокойны и к прохожим не пристают, возможно в глубине души зная, что большая часть прохожих также пьяны.
Я сижу под памятником посреди Дворцовой площади вечером. Площадь пуста. Повсеместно валяются разбитое стекло, пластиковые бутылки и жестяные банки. Поперёк площади, от Зимнего к арке, медленно идёт тройка. Женщина и мужчина тащат на плечах военного в полном обмундировании. Когда они проходят мимо меня, я слушу, что женщина очень мягко укоряет его: «Василий, как ты мог так напиться, ты же пограничник».
Объявление, звучащее одновременно загадочно и устрашающе: "Пиво и джины в холодильнике". Если вдуматься в ситуацию глубже, то можно бы понять, что джины тоже не железные, им хочется пива не меньше, чем простым смертным. Но лучше ли жить в холодильнике, чем в кувшине? Просторнее, но холоднее. Непонятно. Наверное зависит от индивидуального джина. И потом, по скольку их набивают одновременно в один холодильник? Кувшины всё же были индивидуальные.
Идя в один из последних дней по улочке, пересекающей Невский, начиная, как обычно после недели вне Америки, испытывать ностальгию, я услышал вдруг в переулке одинокий и очень отчетливый звук саксофона. Этот звук напоминает о доме, он - как солнышко, выходящее из-за тучи в Дахау. Я долго стоял неподалёку, прислонившись к жёлтой каменной стене старого питерского дома в Шведском Переулке. Мне не хотелось более никуда идти и ничего делать. Мне хотелось лишь стоять здесь и слушать звуки, отражающиеся от стен, напоминающие мне о том, что всё может быть иначе.
Поезд Красная Стрела из Питера в Москву. Последний раз я ехал в поезде 14 лет назад из Москвы в Питер. Теперь я возвращаю свой долг, двигаясь на юг в красно-коричневой коробке, сохранившей всю прелесть дизайна 70х годов в первозданной красе. Человек не жил полной жизнью, пока он не пытался чистить зубы в 8 утра в туалете поезда Питер-Москва. Нет, это конечно не так. Это образцово-показательный поезд. В нём есть свежие коричневые занавески и "питьевая вода".
Иногда настроение человека очень органически совпадает с его занятием в данную минуту. В один прекрасный момент я с ужасом заметил, что в два часа ночи я ем ложкой гусиный паштет из жестяной консервной банки, одновременно занимаясь охотой на очень быстрого и матёрого таракана в кухне пустой маленькой квартиры на Чистых Прудах. Почему-то эти занятия очень точно отражали именно моё внутреннее настроение, усугублённое полутора неделями в этой стране.
Поход на останкинскую телебашню напомнил мне, что в довольно европейское Москве встречаются ещё очень советские островки. Вначале нужно идти в отдельное здание за билетами. Как и следовало ожидать, граждане России и Белоруссии платят в три раза меньше всех остальных. Пускают внутрь исключительно по паспортам, так что прикинуться белоруссом не представилось возможным. Я не против капитализма, конечно, но в Америке за такое проявление дискриминации быстро отвинтили бы голову. Здесь же оно узаконено и происходит от государства. Купив билеты, незадачливый иностранец получает бумажку под названием "Заявление на посещение телебашни". На русском языке. Ёё нужно заполнить и отдать при входе на башню милиционеру, направляющему на тебя автомат. Я хотел было потребовать за свои 143 рубля бланк заявления на английском языке, но решил, что автомат - аргумент интернациональный. Заполнил я его, однако, из злости, по-английски, и милиционер долго разглядывал его с умным видом.
Наверху, на высоте в 337 метров открывается довольно интересный вид. Но он не входит в сравнение с шестью окнами, встроенными в пол смотровой площадки. Сначала очень трудно заставить себя наступить на этот квадратный кусок стекла под которым видна трава и кусок дороги с маленькими машинками и ещё меньшими человечками, двигающимися в хаотическом порядке.
Этот хаотический порядок чувствуется ещё лучше, когда едешь от башни домой в раздолбанной Четвёрке по разобранным и повсеместно перестилаемым дорогом Москвы. При всей моей нелюбви к высоте, я не уверен, что взгляд на дыру под ногамми в Останкинской вышки страшнее, чем синхронное маневрирование трёх машин между люками и рельсами Покровского Бульвара.
Попав в Субботу на Горбушку я имел удовольствие наблюдать местный меркантилизм в полной мере. Нужно сказать, что всё организовано на довольно высоком уровне. Посреди вакханалии на сцене играет и поёт довольно приличная рок-группа. Можно купить почти любую музыку, начиная от сборника гимнов советских республик и заканчивая каким-то неизвестным немецким металлом. К сожалению мои странные вкусы удовлетворены были не полностью, ни на одном из сотен лотков не оказалось ни Примуса, ни Primus, Ruth Brown, Howard Gordon. Зато я ещё раз убедился в том, что не совсем выжил из ума, найдя лицензиозную копию "Банановых Островов", записанных на EMI в Англии (!) и выпущенной Sony в Австрии. Я понимаю, что это русский New Wave моей далёкой юности, но неужели кому-нибудь в Австрии придёт в голову это слушать?
Вечером удалось попасть в клуб "Шестнадцать Тонн" и послушать "Ногу Свело". Впервые купив их альбом в Duty Free магазине Борисполя четыре года назад, ничего о них не зная, я был приятно удивлён нерусской оригинальностью текстов и музыки. Концерт был довольно живым и интересным, но местная публика воспринимала происходящее несколько спокойнее, чем того заслуживает рок концерт. Большинство народу сидело на стульях, перекладывая свои телефоны из рук в руку. Особенно девушки. Я, вспомнив, что ещё не так стар, попрыгал немного с молодёжью возле сцены, но и в них чувствоваласяь некоторая излишняя серьёзность, хотя Максим Покровский и пытался заставить их двигаться поактивней.
Брожение по Страрому Арбату - занятие вообще искллючительно познавательное. В первый вечер начался дождь и я заскочил в кафе, одного из дюжин маленьких кафе которыми Арбат устлан с обоих сторон. Сидя под навесом и отогреваясь горячим чаем в неожиданно ставшей холодной Москве, можно наблюдать, думать и делать выводы. А наблюдать есть за чем. Неожиданно рядом с кафе медленно проходит пожилой мужчина. Он одет в трусы, и более ничего. Босиком. Перед ним на поводке идёт довольно ухоженный спаниель. Оба не реагируют на холодный проливной дождь. На Арбате продаётся и покупается всё, что угодно. Антиквариат и старые флаги, футболк, с Лениным, показывающим средний палец проходящему мимо пролетариату и туристам, корочки удостоврений, включая "Удостоверение Хохла", и "Дважды Еврея Советского Союза". Маленькая лавочка - "Мир Новых Русских". Продаются интересные предметы, типа "Банки для сбережений", керамической "кредитной карточки" с гжельской или хохломской росписью.
Гум превратился из серого скопления лучших достижений советской промышленности и толп людей из Твери и Костромы с авоськами и сумками, в недешёвый молл для туристов и очень маленьку часть местного населения. В витрине одного из магазинов улыбается усталое но очаровательное создание по имени Анна. Мне очень понравилась её улыбка, и я, после некоторых внутренних дебатов, изменив своему правилу минимального вмешательства и отрешенного отшельничества, заставил себя войти в магазин на обратном пути, и сказать ей об этом. Женщин с такой улыбкой нужно носить на руках. Женщин с такой улыбкой, сохранённой в этом сером тяжком городе повседневных бегов, нужно с рук не спускать.
Москва разительно отличается от Питера. Вторая столица намного дешевле, проще, одновременно чопорнее и демократичнее, чем Белокаменная. Люди в Москве более улыбчивы, меньше смотрят в землю. Но разделение людей на классы намного более выражено, чем в Питере.
Поезд #15 из Москвы в Киев, отходящий в тёплый московский вторник от шумного вокзала являл собой островок спокойствия в этом ненормальном суматошном городе. Постучав колёсами вдоль серых заборов и свалок столицы, поезд, тихонько качаясь, вышел в чисто поле и вдоль окон чачали мелькать мелкие дачи, перемеженные местами коммунизмом, построенным в отдельно взятых деревнях. Коммунизм был представлен в виде многоэтажных кирпичных домиков новых русских, домиков ухоженных, чистых и глядящих на мир большими стёклами окон и спутчниковыми антеннами. Как и полагается, в поезде была "питьевая вода", буфет с печеньем "Юбилейное" и тёплым "Боржоми" и самовар "Титан" с кипятком. А также чай в стаканах из тонкого стекла с золотой каёмкой в латунных подстаканниках, с надписью "XXVй Съезд КПСС". И сахаром рафинадом, в маленьких бумажных пакетиках, отнюдь не изменившихся со времён этого самого XXVго съезда. Другими словами, подстаканники и рафинад пережили КПСС, переживут и этот поезд, и нас самих. Потому, что дети, живущие в этой стране вырастут на традициях дальних поездов, точно так же как наши дети вырастут в машинах и самолётах. Дети этой страны будут покупать на перроне пиво и вынимать из сумок варянные яйца и цыплят в стеклянных банках, в то время, когда наши будут сосредоточенно менять батарейки в портативных компьютерах и отрешённо хлебать мелкими глотками виски, принесенные стюардессой. Я не знаю, что лучше, но я знаю, что не мешает и спытать и то, и другое, и сделать для себя выбор.
Одинадцатый вагон поразил меня, однако, не подстаканниками, а проводницей. Она была настолько непохожа на подавляющее большинство местного народу, а уж тем более на местный обслуживающий персонал на государственной зарплате, что она показалась мне импортированной из другого мира. Оля, человек 30и лет с двумя детьми, улыбается своим пассажирам такой искренней улыбкой, которая может происходить лишь глубоко изнутри. Она говорит правильные слова, и она действительно рада нас видеть. Она хочет, чтобы нам было хорошо в её вагоне, она не обижается на жизнь, которая заставила её после девятилетнего перерыва снова стать проводницей и коротать ночи на маленькой полке половинки купе, в котором не то, что лечь, но и сесть удобно невозможно. Мы провели в разговорах с ней и её напарником по вагону много времени. Времени, которое дало мне ещё раз понять, что в этой стране есть неординарные люди, но ещё более острее понятщ, что делать им здесь нечего.
Олина судьба далека от моей, но в них есть кое-что общее. Её мама была исключительно религиозным человеком, поэтому ребёнок не был ни пионером, ни комсомольцем. Те, кто знаком с жизнью в Союзе в 70е и 80е годы, поймут, какое отчуждение следует за этими фактами. Но она осталась человеком, улыбающимся незнакомцам, улыбающимся для того, чтобы сделать их жизнь хоть на минуту проще и лучше.
Однако, как я уже заметил, страна не заставляет себя долго ждать. Русская таможня в лице нескольких офицеров появилась в вагоне в Брянске в три часа ночи. Разбудив путешественников, они стали довольно спокойно и корректно проверять документы и декларации. Посмотрев в мой пасспорт, они молча его вернули, не сказав ни слова. А вот у пожилой женщины, ехавшей со мной в купе, нашлись $120 и несколько сотен рублей. Почему она не внесла их в декларацию, останется для меня загадкой, но видимо сработала старая советская привычка держать от государства хоть что-нибудь в тайне. Пограничники минут двадцать копались в её сумочке и вяло вымагали 250 рублей, что, по их мнению, являлось законным штрафом в 3 минимальные зарплаты. Я хотел было сказать им, что 250 не делится на 3, но поняв, что женщина выиграет битву и без меня, промолчал, дабы не осложнять международную ситуацию.
И всё же в это жаркое утро ситуации не суждено было оставаться нейтральной. В полседьмого утра, поездт остановился на станции Конотоп. Прожив на Украине почти восемнадцать лет, я никогда не бывал в Конотопе более пяти минут. Отнюдь не потому, что я имею против Конотопа какие-нибудь определянные предубеждения. А потому, что поезда из Москвы останавливались в этом пыльном городке именно на такой промежуток времени. Но тогда по перрону не ходили толпы народу, продающие проезжающим исключительно нужные вещи, начиная от мороженного, еды, воды и пива, и заканчивая большими плюшевыми детскими игрушками неописуемых цветов. Они неописуемы не только потому, что таких цветов не существует в природе, но ещё и потому, что описания комбинаций этих цветов подействуют на психику читателей слишком негативно. Жалея своих читателей, я скажу лишщ, что если сделать одного плюшевого зайца семицветным, а другого и того более, то одними этими зайцами можно истребить употребление кислоты в отдельно взятых мелких странах. Я также думаю, что эти игрушки можно было бы продаватьна концертах Greatful Dead, создав тем самым небольшой, но очень мягкий, нужный и взаимополезный международный бизнес.
Нет, я не прав. Плюшевыми игрушками местные изделия не заканчивались. Мужчины носили железные предметы, настолько, видимо, тяжёлые, что они с трудом удерживали их на плече двумя руками. Предметы были трёх видов, два из которых стали для меня загадкой, пока их назначение не было объяснено мне добрыми людьми в Киеве. Это, соответственно, насос для автомобильных шин, коммутатор для Волги и водный погружной насос, напоминающий одновременно фугасный патрон и ручной мизер для коктейлей, с торжащим из него шнуром и штепселем. Я уверен, что какой-то местный завод выдаёт своим рабочим зарплату именно этими изделиями, но сколько же коммутаторив и насосов можно продать пассажирам московского поезда в полседьмого утра?
Однако эти пасторальные мысли были прерваны доблестными представителями украинской таможни. Проверив, как и их русские собратья, мои документы они остались вполне удовлетворены. Однако, за ними следовал пессимист в штатском. Он отрекомендовался как страховой агент и попросил меня купить у него страховку. С этого невинного предложения и начались следующие несколько часов моей молодой жизни. Дело в том, что будучи человеком законопослушным, я узнал об Украине почти всё, что может узнать человек из благополучного, но лишённого ярко выраженных внешних границ Бостона. В частности, украинское посольство сказало мне, что моя американская страховка должна быть действительна на всей территории Украины. К сожалению, они не сообщили, что в Конотопском треугольнике, как, впрочем, и на остальных границах Незалежной, украинская конституция особым спросом и уважением не пользуется. На мой недоуменный вопрос о том, что же мне пытаются продать, мне была показана ксерокопия какого-то указа от 97го года, в которой фигурировало очень мало существительных, но много глаголов исключительно в будущем времени. Подписи на бумаге не было. Суть сией грамоты сводилась к тому, что иностранцы, чья медицинская страховка не действует на территории Украины, обязаны купить её, страховку у единственной выбранной Верховной Радой страховой компании, которую и представлял в своём лице вышеупомянутый агент в штатском.
Внимательно изучив украинскую бумагу параграф за параграфом, и тем самым немало удивив местных добрых молодцев, я начал с ними переговоры на высшем уровне. Сначала в ход пошёл украинский язык, плавно перешедший в русский, в связи с их незнанием ридной мовы. Как выяснилось позже, лейтенант, начальних их патруля, довольно сносно говорил по-английски и оказался в итоге очень неплохим парнем. Но переговоры велись на языке агента. После получаса ленивых пререканий, когда поезду настала пора покидать Конотоп, пограничники нажали на стоп-кран и стали стращать меня снятием с поезда, с дальнейшим прохождением в "отделение" и разборами со мной там. В ход была пущена пара местных милиционеров, один из которых отрекомендовался Славой, а второй - "не Ваше делео". Милиционеры, впрочем, скоро ретировались, оставив меня на попечение пограничникам. После ещё двадцати минут вялых обменов фразами "Вы же гражданин законопослушной страны" - "Да, и поэтому я не стану нарушать законы вашей страны" - "Тогда мы вас отсюда вынесем" - "Пожалуйста, но это противоречит Вашей Конституции", пара пограничников в чине старшины стали хватать меня под руки и пытаться вытащить из купе. Я не сопротивлялся и им это вскоре удалось. Они осведомились у меня, все ли мои вещи они несут за мной. Оля, хороший человек, попросила их всё-таки позволить мне одеть кроссовки на босы ноги, чтобы не сходить так на перрон. Таким образом наша процессия и снизошла на конотопский вокзал - впереди всех страховой агент, потом лейтенант, за ним старшины со мной в цепких руках, за ними пара, видимо, рядовых с моими чемоданами. Поезд тем временем медленно отходил от разбитого перрона со шныряющими вокруг продавцами насосов и коммутаторов.
Потом был поход в "отделение" по пыльной просёлочной дороге начинающей перегреваться уже в полвосьмого утра. Нужно заметить, что лейтенант заверил меня, что Потом меня посадили в одну из трёх комнат, в которой два десятка пограничников стали строиться в линию, пока я сидел, на скамеечке окружённый своими шмотками. Я грешным порядком подумал, что в честь меня происходит какая-то церемония, но это была всего лишь их дневная проверка, осуществляемая в одной из трёх маленьких комнат местного пограничного околотка. Через некоторое время меня позвали в комнатку начальника этого заведения. В комнатке остались я, страховой агент и подполковник без имени. На мой вопрос о том, как к нему обращаться, он ответил, что лучше всего называть его "товарищ подполковник", или на худой конец "пан подполковник". Осведомившись друг у друга о наших дальнейших намерениях на сегодняшний день, мы совместно пришли к выводу, что мне стоит уплатить им страховой сбор, упавший за последний час с $50 до двеннадцати гривен ($2.20). Пан подполковник явно не хотел затягивать дело, попугав меня, однако, тем, что за каждую минуту задержки поезда они берут с нарушителей 143 гривны ($25). Он позвал дежурного, который не заставил себя долого ждать, и потребовал калкулятор. После некоторых усилий, он правильно умножил 143 на 20. Позвав ещё раз дежурного, он осведомился, является ли сегодняшний курс 55ю гривнами за доллар и получил утвердительный ответ, который, к счастью для меня отличался от правды ровно на один порядок. После некоторых рассчётов он пришёл к выводу, что я должен был бы $40 за задержку поезда, но он беневалентно простит мне этот маленький долг, если я уплачу 12 гривен. На чём мы к обоюдному удовольствию и сошлись. Так как гривен у меня не оказалось, мне был выдан эскорт из одного пограничного сержанта, который прошёл со мной до обменного пункта на вокзале. Граница Незалежной оказалась на замке в буквальном смысле, На висячем, амбарном, Ключи от него пан подполковник носил на поясе. Поменяв деньги на гривны, я пожелал позвонить в Киев, дать знать, что я задерживаюсь. Но переговорнуй пункт тут же на вокзале, куда завёл меня сержант, оказался закрыт, как и следовало ожидать. За что, впрочем, пан подполковник не преминул передо мной извиниться.
После всех этих препетий мне была выдана страховая бумага и мы всерьёз занялись составлением протокола о случившемся. Хотя у меня не было никакого желания его, протокол, составлять. До отхода поезда оставалось десять минут и один из хватавших меня старшин не знал украинского языка, поэтому мне пришлось ему помогать в составлении протокола и перевода с русского языка в экстенном порядке. Потом меня попросили написать объяснительную записку. Потом - заявление о том, что я не имею притензий. Которую я хотел писать на английском языке, но уже не было времени на этом настаивать. Всё это время они участливо спрашивали, все ли вещи со мной, не забыл ли я чего. Им явно не хотелось выслушивать в будущем нагоняй от какого-то начальства, на предмет исчезновения у американского туриста каких-нибудь жизненно важных предметов.
Доведя меня по уже раскалённой пыли до поезда, они договорились с проводником о моём помещении на свободное место в купе и мы расстались почти друзьями. Когда поезд отходил от перрона, на этот раз со мной внутри, я вдруг вспомнил о своей привычке ходить в помещениях босиком. Вот, оказывается, что у меня исчезло - носки остались на верхней полке купе поезда #15. Оля найдёт их когда-нибудь и вспомнит о коротком знакомстве со странным американским путешественником. Было, конечно, смешно, что носки стоят примерно в три раза дороже, чем местная медицинская страховка. Можно представить, каково же было моё удивление, когда, уже в квартире в Киеве, я открыл сумку с компьютером и обнаружил там… аккуратно сложенные грязные носки с верхней полки купе в одиннадцатом вагоне. Граница остаётся на замке, на обоих руках остались большие тёмные синяки, но пограничники полностью реабилитировали себя именно этими носками и общей заботой о туристах.
Обед по дороге из Киева во Франфурт состоял из мексиканской еды и пиржного-корзинки, сделанного в "кондитерской-баре Сюрприз", на "Rue Pirogova 3", съеденных на борту американского самолёта немецкой компании, летящего над Украиной и Словакией. Мир, как и следовало ожидать, более тесен, чем мы это себе представляли в детстве.
Люфтханза, Люфтханза. Никогда не обходится без приключений. Вчера они умудрилась ударить наш самолёт об стоящий рядом. Крылом об хвост. Довольно сильно. После пар часов обследований и фотографий, смены лопнувшего при этом переднего колеса, нас отпустили всё-таки восвояси.